Пять лесных озер
Компания Медиасфера — одно из самых крупных организаций агентств по рекламе работающее с 1997 года в области создания сайтов и с 2003 года — в эффективной раскрутке сайтов, имеющее огромную базу клиентов и массу положительных отзывов. Если вы хотите попасть в ТОП 10 Яндекса или Гугла, тогда вам прямая дорога в Медиасфера.
В эту зиму навестить свое озеро мне не удалось. Без меня пришел на Пелусозеро первый лед, без меня этот лед загустел, закалился на первом морозе, а там и затяжелел под языками метели. Не встретил я в этот раз над озером и первое весеннее солнце, не слышал над голубыми от весны снегами апрельской переклички снегирей, что вернулись домой, на север, после долгого зимнего кочевья. Озеро встретило меня уже открытой водой, и только серые, раскисшие от воды остатки озерного льда, выброшенного ветром-ледоломом на прибрежные камни, напоминали о недавней зиме.
Над озером жарко плавилось дождавшееся наконец весны солнце: от этого неуемного солнца на глазах исчезал последний лед по берегам, а по лесным дорогам почти так же быстро высыхали оставшиеся от весны лужи. Весенние ручьи уже не бежали, не звенели по ложбинкам, от них оставались лишь темные серые следы, — это смятая недавним вешним потоком прошлогодняя трава еще не успела до конца расстаться с напитавшей ее водой.
К полудню солнце начинало палить так неудержимо, что могло показаться, будто сейчас и не середина северного мая, а уже июнь, а то и знойный июль, если бы не ветер с озера…
Ветер в эту весну был таким же резким, бескомпромиссным, как и жгучее солнце. Но если солнце изводило тебя сухой жарой, то языки ветра, срывавшиеся с озера, что помнило еще недавнюю зиму, жгли ледяным холодом.
От ледяного ветра и палящего солнца было беспокойно, тревожно на берегу нашего озера, будто зима и лето, один на один, без весны, вели здесь свой жестокий спор, забывая обо всем на свете. Неуверенность, неопределенность оттого, что эти майские дни \’на берегу Пелусозера не походили ни на зиму, ни на лето, ни на весну, исподволь заставляли меня вспоминать все новые и новые лесные тропы, уходить по ним дальше и дальше от места схватки стихий и искать ту тишину просыпающейся жизни, которая и должна была быть сейчас повсюду, когда земля, простившаяся со снегом, начинала жить, дышать полной грудью.
Но весенней тишины пробуждения не было и в седых борах, куда приводили меня все лесные дорожки, начинающиеся на берегу Пелусозера. Сосновые боры стояли на песках, песок, как всегда, сразу же принял в себя весеннюю воду, а не по времени лихая жара успела иссушить мох и брусничник под соснами так, что они сухо потрескивали при каждом твоем шаге. И этот неживой голос в весеннем бору тревожно вызывал из памяти ту летнюю сушь, когда залитые огнем солнца июльские боры порохом вспыхивали в огне лесного пожара. От памяти лесного пожара делалось еще неуютней, и я торопился покинуть белые мхи, брусничник и сосны и снова и снова перебирал в памяти имена таежных озер, куда, по моим расчетам, не добралась еще тревожная весенняя сушь.
Тут и пришло ко мне небольшое, небогатое на сегодня таежное озерко по имени Лемчево…
Возможно, где-то на картах это озерко и писалось как-то иначе. Может быть, «Лемчево» было грамматически неточным производным от подлинного названия скромного таежного водоема, но у нас было оно только Лемчевом — и все тут.
Лемчево я знал давно, бывал там по летнему времени, отбиваясь от наседавших комариных полчищ, потягивал на червя разную мелочишку, за все время выловил там на спиннинг одно-го-единственного щуренка и считал это озерко уже успевшим раздарить все-все, что можно было отдать людям, хотя и помнил рассказы о том, что рыба в Лемчеве вроде бы еще есть, что вроде бы и по сей день весной на живца («на маниху») можно наманить ношу щук, а в начале зимы на узенькую беленькую блесенку можно достать из-под первого льда бойких лемчев-ских окуней.
И будто в подтверждение этих щедрых рассказов кто-то из рыболовов хранил на озерке небольшую лодочку-челночок. К этой лодчонке, судя по свежему кострищу на берегу озерка, нет-нет да и наведывались рыболовы… Что ловили они здесь? Не знаю. Знаю только, что посещавшие это озеро вели себя здесь вполне достойно — от них никогда не оставалось на берегу грязи, мусора, бутылочного стекла. Судя по всему, это озеро посещали люди трезвые, тихие, что в наших лесорубных местах было большой редкостью.
Что вело сюда этих справных людей, что держало их на берегу захудалого таежного водоема, что мешало им остановиться на берегу других наших озер, возле богатой воды?
Все эти вопросы возникали у меня только тогда, когда я вновь встречался с Лемчевом, и снова оставались неотвеченными на берегу этого озера, когда я покидал его…
Лемчево, как и большинство других небольших таежных озер-ламбушек, лежало в низинке, и эта низинка, как островок, защищенный коралловыми рифами от океанских волн, была скрыта от всех бушующих стихий еловой стеной. Ели стояли над озером высоко и стройно и останавливали своими густыми ветвями-лапами любые ветры, а потому вода была здесь тиха и покойна в любую погоду. Высокая стена елей принимала на себя и зной палящего солнца. Солнце появлялось тут, над таежной водой, лишь пополудни и, побывав над самим озерком час-другой, снова опускалось за лес.
Казалось, черная еловая стена должна была принести Лемчеву озеру вечный сумрак, но природа позаботилась о том, чтобы у людей, посетивших этот таежный уголок, не оставалось гнетущего чувства, — она раздвинула в двух местах тайгу, развела в стороны черные ели, и теперь с одной стороны по веселому светлому лужку петлял к озеру лесной ручей, а с другой стороны точно такой же светлый лужок провожал ручей, убегавший из озера к другой таежной воде. Эти две веселые светлые полянки-лужка с бегущими по ним ручьями и светили тебе как окна прочного, надежного и приветливого дома…
Под елями, среди моховых кочек, куда не заглядывало солнце, белым весенним светом расходились цветы морошки, пряно пахло багульником, черемуха вовсю гнала вверх столбики будущих цветов, а березы, еще не одетые по-летнему, не убранные до конца, прозрачно стояли над водой в легких весенних накидках. Вода была еще изумрудно-прозрачной от недавней зимы и талых весенних потоков, пришедших сюда из елового лога, где еще, очень может быть, расплывались последние седые языки ледяных сугробов.
Я стоял у самой воды рядом с весенней березой и аккуратно опускал свою снасть к давно затонувшей еловой вершине. Из-под вершины нет-нет да и вырывались небольшие окуньки и, как зимой мормышку с мотылем, отважно били моего червя. Окуньки были совсем маленькими, ловить их не хотелось, и вовсе не потому, что такая мелочь не доставляла, мол, удовольствия рыболову, просто было неловко изводить этих маломерных рыбок, как бывает неловко совестливому человеку срывать на поляне последние цветы.
Я оставил окуньков и наблюдал за кукушками… Кукушка уселась на сухую елку почти у меня над головой и оповестила о себе громким, настойчивым, «ку-ку, ку-ку»… Это был самец. Он разыскивал себе подругу и раз за разом объявлял об этом всему лесу. Вокруг было тихо, ветер, оставшийся где-то там, на подступах к озеру, не мешал различать даже шорохи мышей в опавшей листве, и «ку-ку, ку-ку» моей кукушки расходилось далеко и ясно.
«Ку-ку, ку-ку»… Но вот что-то изменилось в лесу, и упорный кавалер вдруг выговорил громче и настойчивей: «Ку-ку-кук, ку-ку-кук». И тут же с другой стороны озера ответила ему подруга: «Кликликликли…» Так всегда отвечает кукушка-самка на призыв самца.
«Кликликликли…» И вот разгорячившийся кавалер срывается с дерева, падает вниз и почти над самой водой несется к противоположному берегу… Как похож он сейчас в своем бреющем полете на ястреба-перепелятника — ну точь-в-точь проворный лесной разбойник.
Кукушка перелетает озеро и так же низко, почти касаясь прошлогодней травы, по дуге летит туда, где только что подала голос самка… И тут же из кустов выскакивают две небольшие птички и бросаются за кукушкой, как бросаются обычно за пернатыми разбойниками защитники своих гнезд.
До противоположного берега далеко, я не могу точно определить, что за птички преследуют кукушку-самца, гонят его от своего гнезда прочь… Птички увлечены, скрываются вместе с кукушкой за деревьями, а я вспоминаю старую сельскую сказку-поверье о том, что к осени будто бы у кукушки отрастают острые когти, крючком загибается клюв и она превращается в хищного ястреба…
Конечно, кукушка в ястреба не превращается, хотя и походит на него и одеждой и полетом. Нет, сказка не до конца права. Но за что же так упорно преследуют эту птицу ее собратья помельче? Может быть, не правы и они, как и сказка?… Конечно, я знаю, что происходит сейчас на поляне по ту сторону озера. Хозяева гнезд все-таки чувствуют в кукушке своего врага, но, увы, они кидаются не за главным врагом. Кукушка-самец уводит за собой преследователей,, а самка, только что отозвавшаяся самцу, но так и не показавшаяся ему, сейчас из своего тайного укрытия незаметно шмыгнет туда, откуда появились эти две крошечные птички, отважные бойцы, — смелой атакой они выдали свое гнездо, и кукушка-самка сейчас, в эту минуту, подбросит им в гнездо свое яйцо.
Совсем скоро хозяева гнезда вернулись обратно, гордые, счастливые от добытой победы, и, не умея считать, примут целым и невредимым свое гнездо, где на одно яйцо стало больше. А потом из подброшенного яйца появится кукушонок, он вытолкнет из гнезда своих сводных братьев и сестер, останется один, и приемные родители будут без устали кормить и кормить это прожорливое создание, так и не догадываясь, кто, откуда и когда явился к ним…
Но это будет позже, а сейчас над озером снова тишина весеннего пробуждения, снова бойкие окуньки то и дело выскакивают из-под коряги к червю, насаженному на крючок, — теперь этих окуньков ловит мой сын. Он еще мал, он еще просто охотник, наука уважения жизни пока еще только приходит к нему от меня, от Лемчева озера, от кукушек и вот от этих окуньков…
Тишина стоит над озером недолго, ее снова будит «ку-ку, ку-ку» кукушки-самца. На этот раз кавалер не успевает дождаться призывного ответа своей дамы — вместо «кликликликли» кукушки-самки громким и частым плеском оживает молчавшая до этого вода — это кувыркается, бьется у берега какая-то большая рыба. Я не успеваю спросить, задать сыну вопрос, как плеск стихает и над озером победным кличем звенит голос мальчишки: «Папа! Лещ!» Алешка пробирается ко мне через кусты, держа перед собой приличную рыбину, и уже тихо, почти шепотом, будто извиняясь за свой недавний крик, восторженно извещает: «Лещ! Здоровый!»
Мне кажется, что я разочаровываю маленького рыболова — ему, видимо, очень хочется поймать здесь именно леща, ведь настоящего леща он еще ни разу не ловил, но правда есть правда — в руках Алешка держит красавца язя… Это победа куда большая, чем лещ, наша с ним победа, потому что язя в этих краях мы вообще еще не ловили…
Уже потом мы установим точно, что язи по нашим озерам кое-где водились; они поднимались в эти озера по ручьям, а в ручьи попадали из речки, которая теперь, потеряв свои мельницы, зарастает и гибнет на глазах. Но вот он, свидетель былой вольной и полной воды! Вот он язь! Первый язь моего сына!
Мы успокаиваемся и снова уступаем место кукушке. «Ку-ку, ку-ку» снова раздается над нами, правда, на этот раз чуть в стороне, и снова в ответ на это «ку-ку, ку-ку» несется с противоположного берега «кликликликли», но теперь кукушка-самка сменила свое тайное убежище — теперь она отзывается слева, значит, и там подыскала она чужое гнездо… Кукушка-самец опять срывается со своего дерева и дугой несется через озеро к светлому лужку, долине ручья, и опять за ним кидаются в отважную атаку какие-то маленькие птички…
Эти кукушки еще долго будут вместе с нами, пока мы не покинем Лемчево, не расстанемся с ним до следующего свидания. Мы покинем на время уютное, доброе озерко, подарившее нам весеннюю тишину, первую мудрую тишину этого года, подарившее нам кукушек, бойких окуньков и красавца язя. Правда, и мы не остались в долгу — мы оставили озеру чудесный «золотой» крючок, привезенный из какой-то заморской страны, где издавна делают такие чудесные крючки. Я берег этот подарок, эту память о мастеровых людях, не забывших и в наше скоропалительное время, с каким старанием выделывали их предки простую рыболовную снасть, как выплавляли металл на древесном угле, как калили-отпускали сталь-иголку. Я очень берег этот крючок, но на этот раз вот не уберег. Щука бросилась к моему червю и, не останавливаясь, вместе с крючком и ушла в свою глубину.
Для щуки это небольшая беда — совсем скоро крючок будет отторгнут, не причинив рыбе особого вреда. Но и до этого зубастая рыбина будет продолжать свои охоты так же, как и прежде. Это я знаю очень точно, потому что самому приходилось ловить щук с крючками в пасти и желудке. Но об этом как-нибудь в другой раз.
