Умение смотреть и видеть
Нередко даже среди самих рыболовов слышишь разговоры о везении и невезении, о рыбацком счастье. А в одном ли везении дело? Может быть, часто причина неудачи в неумении подмечать на реке что-то необычное, какие-то тонкости, короче говоря — в неумении смотреть и видеть?
Иной удильщик добросовестно отшагает по берегу десяток, а то и больше километров, устанет и еле тащит ноги, но корзинка у него пуста. Взгляд его скользит по поверхности воды, не задерживаясь ни на мусоре, скопившемся у поворота, ни на двух сходящихся струях, между которыми образовалось небольшое затишье, ни на перекате, ниже которого чудится глубокая впадина.
Но ведь рыба-то — вот она! Гуляет чуть ли не на виду. Надо только уметь ее обнаружить. Конечно, известную роль играет и рыбацкое счастье. Так родилась формула, приведенная в заголовке: немного наблюдательности + капелька везения = залог успеха.
Два или три часа бродил я по берегу Обвы — уральской реки, впадающей в Каму. Куда только не забрасывал я приманку! И в темно-синие омуты под глинистыми крутоярами, и в заводинки на поворотах реки, и в быстрые струи перекатов. Все напрасно!
А ведь рыбы в реке хватало! Бултыхались голавли. На тихих плесах гонялись за мальками проворные окуни. От ударов щук и шересперов веером разбегались уклейки. Получалось прямо по пословице: видит око, да зуб неймет. При всем моем старании поклевок не было. Червя на крючке сменял опарыш, кузнечика — шарик белого хлеба — никакого результата! Мне порой чудилось, что обвинские голавли подходили к насадке, принюхивались, а потом, презрительно скривив губы, удалялись в поисках чего-то более вкусного.
Не один километр прошагал я вверх по реке, и вот впереди показалось странное сооружение из жердей и кольев, похожее на недостроенные кладни. Однако в этом месте Обва была совсем не подходящей для устройства пешеходного мостика: более 100 метров ширины, да и глубина соответственная.
Сооружение оказалось заколом (заездком), предназначенным для ловли рыбы мордами и вентерями. Дело рук браконьеров. Закол был давно заброшен. Перед ним скопились груды мусора, кое-где прикрытые наносами из песка и ила. Ниже, по всей тридцатиметровой длине заездка, образовалось тиховодье, только в двух-трех местах прорезанное быстрыми струями, нашедшими бреши в переплетении тальниковых прутьев. В этих струях и рядом с ними мне почудилось мелькание неясных теней. Они то приближались к заездку, то откатывались вместе со струей.
Все мои насадки и здесь оказались бесполезными. Только на червя было две-три поклевки, а в моей корзинке прибавилась пара пескарей. В чем же дело? Отложив удочку, я стал внимательно присматриваться к ближайшей струе. Вскоре увидел всплеск у самого заездка. Там, где разбежались по воде круги от ударившей рыбы, шевельнулось что-то зеленое. Меня осенило: нитчатка! Или, как чаще говорят, зелень. Любимое лакомство плотвы!
Рискуя сорваться в воду, я пробрался по одной из уцелевших жердей к тому месту и вытащил целую горсть зелени. Насадить на крючок прядку не составило труда.
И вот заброс сделан.
Неужели и на этот раз впустую?
Но нет! Пущенный по струе легкий перяной поплавок не пробежал и двух метров. Словно запнувшись, он задержался, а потом стремительно юркнул в глубину. С подсечкой я не запоздал. На траве у моих ног забилась крупная сорога — так на Урале называют плотву. За первой сорогой последовала вторая, третья…
При известной наблюдательности иногда неожиданно можно обнаружить подходящую насадку. Кузнечик, как известно, отличная насадка для ловли рыбы нахлыстом. Удильщики редко прибегают к ней, поскольку утонувший, «захлебнувшийся» кузнечик, по видимому, рыбу не привлекает. И все же не следует пренебрегать кузнечиками.
…Зауральская речка Уй могла оправдать любые ожидания. Язь и плотва, окунь и щука, пескарь и елец, линь даже серебристый карась — словом, рыба на любой вкус.
Однажды, изнывая от жары, я скитался по берегам Уя в районе Золотой сопки. В тщетных попытках наловить рыбы хотя бы на плохонькую уху, я проверял все наиболее привлекательные плесы, перекаты и затоны.
Чтобы добиться успеха, рыболов должен примечать на реке все: всплески рыбы, необычную струю, пенистые водовороты ниже переката, скопление опавших листьев под нависшими над водой кустами и деревьями.
Изучал реку и я, хотя, если сказать правду, знал ее чуть ли не назубок. Тихие плесы под скалистыми обрывами, которые редко меня подводили, на сей раз казались вымершими. Удивляться этому не приходилось: стояла тридцатиградусная жара при полном безветрии, а вода, в которую я нырял уже несколько раз, только что не ошпаривала. После каменистых обрывов потянулись песчаные откосы, местами густо поросшие совершенно разомлевшим от зноя лозняком, издававшим головокружительные запахи. Но и здесь, в тени кустов, рыбы не обнаружил.
Вскоре пески кончились, потянулись гравийные перекаты, один из которых служил бродом. Метрах в пятидесяти ниже брода и метрах в двадцати от берега из воды торчал громадный пень-выворотень с направленными в небо толстыми корневищами. Сразу за выворотнем была метровой ширины полоса сравнительно спокойной воды. К своему крайнему удивлению, я заметил у пня всплески, рыбы. Чувствовалось, что рыба не мелкая.
Не долго думая, насадил червя, забрел в воду и забросил удочку. Я был уверен, что сейчас же последует поклевка.
Увы! Мои ожидания не оправдались. Рыба не хотела клевать, хотя и продолжала плескаться в нескольких метрах от меня. И тут я вспомнил о кузнечиках. На ближайшей лужайке в течение получаса я наловил их полный спичечный коробок.
На удочке было два крючка. Насадив двух кузнечиков, я сделал первый заброс. Почти немедленно поплавок исчез, а толчок по леске передался на удилище. И в воздухе забились два ельца.
Так было сделано еще одно маленькое открытие. Оно принесло мне несколько десятков упитанных ельцов, два или три из которых достигали полуфунтового веса.
Через день я еще раз побывал на этом месте. Но «квартира» под выворотнем была занята только пескарями.
Несколько лет назад в прикамском селе Усть-Качка на небольшой речке Качке стояла водяная мельница. Глубокий мельничный пруд, заросший у берегов водорослями, был богат рыбой, главным образом щукой, окунем и плотвой.
С Михаилом Ипатьевичем, моим постоянным спутником на рыбалках, мы часами просиживали на берегу пруда с удочками. Однако похвалиться уловами не могли. Кроме червей, применяли опарышей, ручейников, пареный овес, каши. По-видимому, рыба была сыта, и наши насадки ее не соблазняли. Лишь изредка клевали мелкие окуньки и такие же сорожки.
Однажды я остался у плотины, а Михаил Ипатье-вич, дымя папиросой, отправился к верховьям пруда. В одном месте он обнаружил подозрительную возню возле травы, разросшейся на отмели.
— Что-то там есть! — возбужденно сказал он мне, возвратившись.
— Пошли! — ответил я.
Действительно, у травы слышался плеск и чавканье.
Проверим! — решили мы. Разыскав длинную сучковатую жердь, мы сунули ее в водоросли, навертели изрядный ком травы и выволокли его на берег.
В траве, помимо пиявок и каких-то совсем жидких слизняков, мы обнаружили несколько личинок стрекозы. Местные рыболовы называют их «казарой». Опустив личинки в стеклянную банку с водой, мы вернулись к мельнице.
С трепетом я насадил драгоценную личинку на крючок и забросил. Глубина была около 2 метров. Поплавок, покачавшись, замер, но не успела еще успокоиться поднятая им рябь на воде, как он «солдатиком» нырнул под воду. Сознаюсь, я поспешил с подсечкой. Крючок обо что-то царапнул и вылетел пустой. Михаил Ипатьевич с негодованием посмотрел на меня и протянул следующую личинку.
На этот раз я не стал спешить. Исчезнувший поплавок плавно потянул за собой леску, и только тут я подсек. На крючке забилась крупная, шестисотграммовая, плотва. Вслед за нею мы поймали еще четырех плотвиц, но калибром поменьше…
После этого мы не раз еще копались в водорослях, разыскивая «казару», но обычно добывали не более пя-ти-восьми штук. Шел интенсивный выход стрекоз, личинок находить было все труднее. И тем не менее каждая вторая личинка (рыба все-таки ухитрялась срывать дорогую для нас насадку) приносила нам крупную сорогу…
Еще один, последний, эпизод. Подпор усть-качкин-ской мельницы кончался километрах в двух выше плотины. Дальше тянулись типичные для небольшой речки перекаты, неглубокие затоны, тихие плесы, поросшие у берегов осокой и стрелолистом. Я очень любил бродить налегке, с одной удочкой, по берегам Качки, уходя порой за 5—8 километров от дома. Чаще всего ловились пескари и небольшие сорожки.
В один из походов, уйдя дальше обычного, я набрел на остатки плотины. Когда-то здесь стояла водяная мельница, от которой не осталось ничего, кроме следов фундамента. От берега по обе стороны речки тянулся земляной вал, служивший продолжением исчезнувшей плотины. Речка, прорезая вал, сложенный из глины, текла здесь, как в ущелье. Течение постоянно подмывало глинистые откосы, и русло на протяжении 15—20 метров было завалено глиняными глыбами, между которыми петляли быстрые речные струи.
Место сразу привлекло мое внимание. Улегшись на мягкой траве, я стал всматриваться в светлую воду. Мои предположения оправдались: в воде от глыбы к глыбе, то выходя па струю, то прячась в затишье, перемещались рыбы. Это были голавли.
Я располагал только одной насадкой — ручейниками, и они оказались как раз кстати. Удить было не очень удобно (подходов к воде не нашел). Пришлось лечь на живот и с отпуском поплавка сантиметров на тридцать забрасывать прямо под собой. С десятиметрового обрыва удочка едва достигала воды.
Поклевки решительные, смелые следовали одна за другой. Впрочем, далеко не каждая кончалась поимкой рыбы. Большая часть голавлей ухитрялась освободиться от крючка, пока я их вытаскивал на обрыв. И все же улов оказался на редкость удачным для такой речки!
Давно уже планировали незабываемый отпуск для всей семьи? Тогда чего вы ждёте!? Приобретайте апартаменты на тенерифе и вылетайте прямо сейчас! Незабываемый отдых на Тенерифе это праздник для всей семьи!
