Как Иван Иваныч ловил окуня
На клеверной луговине журчал веселый родниковый ручей, и там, где он вливался в затон, на песчаном дне его поблескивали прозрачные камешки.
Окунь шел на свежую воду. В моем садке плескались крупные рыбы. Поплавок ежеминутно то врезался в воду, то вновь выскакивал на поверхность. Тот, кто когда-нибудь держал в руках удочку, прекрасно понимает, что в такой момент рыболову оторваться от реки почти невозможно.
Солнце быстро спускалось к горизонту. До отхода парома оставалось немного времени. Я решительно смотал удочки и зашагал к причалу.
Тропинка, ныряя в овражках, бежала над самым берегом, огибала лужайки, перепрыгивала ручьи. Пологий травянистый берег, сверкая серебром росы, скатывался в воду. На затопленной луговине курчавились молодые дубки. Нагретая за день река излучала тепло, и вся мошка опустилась к воде. Юркие, проворные рыбки выпрыгивали из воды, хватали мошек, сновали вверх и вниз, как маленькие челночки, и казалось, что по воде хлещет серебряный дождь.
Кипела вся отмель. А за поворотом, где круто обрывалась песчаная коса, лежала темная загадочная глубина Днепра. Парома у причала не было. За кустами то и дело плескалась крупная рыба. Размотав удочку, я спустился вниз.
На берегу, у самой воды, на ворохе истлевших прошлогодних листьев, опершись на руку, лежал старик-рыболов. Время от времени он неторопливо взмахивал ореховым удилищем, подтаскивал к берегу окуня, опускал его в корзину, и вновь волосяная леса с крупным пробковым поплавком бесшумно ложилась на воду.
Движения старика были медлительны и плавны. Подсекнув рыбу, он приподнимался на локте и опять ложился ничком на свое мягкое ложе, скрестив руки и положив на них голову. Иногда он подергивал удочки без всякой надобности, иногда поплавок зарывался в воду, а старик не обращал на него никакого внимания. Мне показалось, что он спит.
— Дедушка, клюет!
Старик не ответил. Взор его был устремлен поверх поплавков. Солнце опустилось за горизонт. На дне затона потухали облака. С реки дохнуло сыростью. Старик застегнул ватник и, повернув ко мне худое, морщинистое лицо, оглядел меня своими выцветшими глазами.
— Заря кончается, дедушка,— сказал я как можно учтивее. Старик вздохнул, красноватые его веки дернулись. Он еще раз пристально посмотрел на меня.
— Кончается, дорогой человек,— сказал он, наконец, и в голосе его прозвучала укоризна.
В заливных лугах густо пахло испариной, а вверху, над поймой реки, лежали рыхлые белесые облака, словно на решете отцеженные, и от них, как творог от молока, отскочил молодой месяц.
— Молодичок родился. Значит, хороший клев будет, дедушка.
— У вас впереди, дорогой человек, еще много счастливых рыбалок. Он поправил удочки и тяжело вздохнул.
— Разве в этом все счастье?
— Я в своей жизни,— продолжал он, не обращая внимания на мое замечание,— не пропускал восхода солнца. Вот эти молодые тополи, что над самой водой,— мои ровесники. Они и сейчас еще молоды,а я уже совсем состарился .Сегодня вот у меня день рождения.
— Сколько же вам лет?
— Много. Давно уже на восьмой десяток перевалило.
— Возраст почтенный! Наверное, ваши домочадцы ждут вас к столу. Не опоздайте на паром!
— К сожалению, у меня никого нет.
Лицо его сразу помрачнело. Теперь он казался мне очень дряхлым и беспомощным. Я глядел на его большие жилистые руки и думал о том, что не очень весело чувствовать себя одиноким в таком возрасте.
— По такому случаю выпить бы не мешало! Старик покачал головой:
— Я не пью! — И, как бы давая понять, что он решительно ни в ком не нуждается, отвернулся. Потом он привстал упираясь в землю обеими руками, выпрямил насколько возможно свою согбенную спину, достал из котелка горсть приманки, размял ее в широких ладонях и бросил в воду. Мелкая зыбь долго покачивала поплавки.
Мне было неловко от того, что я растревожил душу этого человека. В ожидании парома я медленно побрел к причалу, даже не простившись со стариком. Тихо плескался Днепр. Из-за поворота вынырнула легкая плоскодонка.
— Дяденька! Эй, дяденька! Я обернулся.
— Если вы ждете парома, так не ждите. Катер испортился.
— Не может быть!
— Правда, дяденька! Там какая-то поломка. Теперь до утра не будет.
— Вот так история! Неужели придется ночевать на берегу?.. Я был легко одет, и такая ночевка не сулила ничего хорошего.
— А ты, что ж, с ночевкой?
— Зачем, мы на лодке. Меня дедушка послал за вами.
— Какой дедушка?
—Мой дедушка, Иван Иванович… Он здесь в затоне рыбу ловит. Если хотите, мы вас перевезем. Давайте я ваши удочки понесу.
Когда мы подошли к берегу, Иван Иванович ужинал. На небольшой скатертке, разостланной на траве, лежали куски жареной рыбы, хлеб, нарезанный ломтиками, зеленый лук и соль. Он дружелюбно кивнул мне головою и пригласил ужинать.
— Вам, цадеюсь, не приходилось справлять день рождения так вот, на рыбалке?
Чтобы не обидеть старика, я отломил кусок жареной рыбы.
— Когда-нибудь и вы, лет этак через двадцать пять, приедете сюда на рыбалку и вспомните добрым словом вот этот вечер… именя вспомните. Паром тогда уже будет исторической древностью, а тополя станут несколько старше. Вы переправитесь сюда на каком-нибудь комфортабельном вездеходе…
— Не знаю, срок-то больно внушительный…
— Ничего, вы человек крепкого сложения.
Он вздохнул, потрепал густые волосы мальчика и бережно завернул в скатертку остатки ужина.
— Какой у нас на завтра прогноз, Вася?
— Погода будет хорошая. Только все равно, дедушка, тебе бы домой нужно.
— Вы поезжайте, Васенька. А я ночую. А утром ты постарайся пораньше приехать.
Я пожелал Ивану Ивановичу доброго здоровья. Вася поставил в лодку корзину с рыбой, и мы поехали.
— Улов-то у вас, Вася, сегодня хороший.
— Это что! Раньше-то мы с дедушкой на пароходе ездили на рыбалку. Сколько рыбы привозили!
— А теперь-то что ж?
— Не хочет он из гордости. Прежде-то он мотористом плавал, а сейчас немощи своей стыдится.
— Гордый он, значит.
— Добрый он, дедушка. Он ведь не родной мне, а лучше родного, у нас с ним все в войну погибли, а он меня, как родного, приласкал. Обещает на пароход учеником определить. Скорей бы на работу! А то на дедушкину пенсию мне уже как-то неловко.
Мы вышли из затона. Лодка медленно продвигалась вверх по тиховодью прибрежной полосы. Вася задумчиво глядел на воду. Может, он мечтал о той счастливой минуте, когда станет за штурвал самого красивого парохода, на котором всю свою жизнь плавал его дедушка, Иван Иванович.
— Мне бы только выучиться, я его тогда возьму к себе на пароход в каюту,— уже вслух сказал он, как бы спрашивая моего совета.— Вот только слаб он. Боюсь я за него.
— Может, мы напрасно оставили его ночевать на берегу?
— Трудно ему в гору лишний раз подыматься. Хата-то наша, вон она, на крутогоре. Да его летом и не затянешь домой. Он если день не порыбачит — болеет.
Ловко орудуя веслом, Вася отвернул лодку от берега, и она, подхваченная течением, поплыла к пристани. На горизонте давно уже поблекли все краски. Под нами покачивалась темная глубина Днепра, и только на песчаной отмели затона светились еще неуловимые оттенки зари.
