Озеро «свое» и другие
…Дело было в санатории Евпатория… Выпив кружку очень крепкого и сладкого чая, подхожу к воде. Что тут новенького? Как будто ничего. Конечно, новое — утро, восход красно-медного солнца, роса. Смотрю на кустарники, деревья на берегу, на гладь озера, от которого идет тепло не остывшей за ночь воды. Все на месте. Как и вчера — мягкий, негустой туман над озером, повсюду круги разыгравшейся мелочи — рыба гуляет, плещется, у берега подбирает упавших с деревьев насекомых. Ей, видимо, хорошо. В это очень короткое рассветное время всегда много резвящейся уклейки и плотвы. Мне тоже хорошо, я не спешу. «Как над бережком, бережком рыжеусое солнце вставало…» — это из полюбившейся мне песни. Я просто так смотрю на всю эту благодать и о чем-то думаю…
Сегодня снова поеду на тот пятачок, где вчера за все утро, к моему удивлению, была только одна перевертка, а с одного из кружков живец просто-напросто исчез. Наверное, ему удалось освободиться без посторонней помощи. Ах, какой это пятачок! Обнаружил я его совершенно случайно — кругом глубина, а на нем — всего три с половиной-четыре метра. Такие места местные жители называют «усухами». Почему «усух», что там высыхало? Пятачок занимает какие-то тридцать метров в длину и еще меньше в ширину. С трех сторон — крутые обрывы, за которыми идут восьми-девятиметровые глубины, а четвертая сторона имеет длинный и плавный переход. Похожих точек на озере несколько, но такая малая по размеру — единственная, во всяком случае, гоняя кружки, я наткнулся только на эту. Судак подкатывает к пятачку с трех крутых сторон, и тогда перевертки кружков, установленных либо на бровках, либо чуть глубже, следуют одна за другой. Правда, много пустых, хищнику часто удавалось сбивать живца. Рыба крупная. Один из пойманных красавцев весил около восьми килограммов, такого я ещё никогда в жизни не вылавливал. Повозиться пришлось довольно долго, так как леска у меня отечественная 0,4 и я не мог позволить себе форсировать борьбу, то и дело стравливал леску, а то и бросал кружок.
— Ну и поросенок! — сказали на берегу мужики, когда увидели мой трофей. Как же было приятно! Я чувствовал себя прямо-таки великим охотником, который принес в пещеру, где голодали соплеменники, редкого и крупного зверя, и снисходительно выслушивал дифирамбы в свой адрес.
Добычу мою съели всей компанией.
Так вот, судаки паслись вдоль «усуха» недолго и примерно через полчаса-час уходили куда-то. Но на их место почему-то являлась крупная щука, и одну-две удавалось вытащить. Случалось и так, что на пятачке «смена караула» судаков и щук происходила несколько раз за утро. Начинал судак, который бродил не только вдоль крутых обрывов «усуха», но и в погоне за добычей выскакивал и на сам пятачок. Щука приходила только тогда, когда участок охоты освобождался от этого стайного хищника.
При сильном ветре гонять кружки вдоль такого малого пространства практически невозможно — они буквально пролетали нужное место. Собирать их, перевозить и запускать заново приходилось так часто, что я, рыбача на резиновой лодке, быстро уставал, терял терпение и возвращался на берег. Зато в безветренную погоду — благодать. Я ставил кружки прямо вдоль скатов, а живцы-плотвички постепенно оттаскивали их либо в сторону глубины, либо на сам пятачок. Но что интересно: далеко не всегда судаки и щуки появлялись здесь в полный штиль. Вот и вчера — всего одна перевертка. Место удобно и тем, что подлавливать плотвичку можно тут же, наблюдая одновременно за кружками.
…Итак, уложив в лодку все, что нужно, направляюсь в заветное место, которое в полукилометре от берега. Гребу, ориентируясь по отмеченным вехам — трубе одного из деревенских домов, сухому дереву и еще кое-каким приметам. Снова, как и в прошлые дни, вплыл в большую стаю плавившихся лещей. Казалось бы, привык — почти каждое утро вижу хребты, плавники, а то и целиком красавца-леща с темным или золотым отливом, появляющегося на поверхности воды, но всякий раз бросаю весла и молча любуюсь этой картиной. Причем и мысли не возникает забросить удочку и попытаться поймать хоть одного. Иногда, когда рыба проходит настолько близко, что ее можно было бы достать подсачеком, мне удается полностью рассмотреть ее линии, неспешные движения плавников и хвостов.
Что побуждает лещей всей стаей подниматься из глубины на поверхность воды? По какому сигналу? Может быть, это ритуал, который как-то связан с первыми косыми солнечными лучами, знаменующими начало дня? Ведь это бывает всегда на рассвете и никогда, во всяком случае, я не видел, днем. Правда, отдельные экземпляры позволяют себе и днем, в жару, выглянуть на поверхность. Немного всплесков наблюдается вечером. Но массовый и одновременный выгул происходит только утром. А может, рыбы просто берут порцию кислорода, так сказать, запас на сутки? Трудно сказать, в чем дело…
«Мои» лещи резвились недолго, и я поплыл дальше, нашел свой пятачок, быстро расставил кружки. Долго ничего не было, я уж успел, отъехав чуть в сторону, поймать штук пятнадцать плотичек. Переверток не было — полный штиль. Пришлось собрать кружки и попробовать на другом месте, на глубине, но время было потеряно и удалось поймать лишь одну щуку, правда неплохую, и окуня. Вернулся на берег, приготовил поесть, а затем улегся на траве позагорать и почитать что-нибудь.
Неподалеку от моей стоянки находится дом деда Василия и бабушки Нюры.\’ Это они приютили меня более десяти лет тому назад, когда мы с другом колесили по этим краям, лишь на полдня, редко на целый день останавливаясь у понравившегося озера. А на стыке границ Псковской и Калининской областей их. немала, больших м малых, красивых и некрасивых, рыбных, или, загубленных промышленными отходами, ядохимикатами, или опустошенных браконьерами. Озера в основном лесные, с темной, тяжелой водой, окруженные близко подступившим лесом или кустарником. Ловили неплохих окуней, щук, плотву. Обследовав одно озеро, расспрашивали местных жителей, где находится другое, на их взгляд, интересное, ехали туда, смотрели, пробовали ловить, затем готовили обед или ужин, ночевали и ехали дальше. Где-то через неделю оказались в Пеновском районе, в местах, где и обнаружили серию озер. На одно из них, вот на это, я и езжу теперь всегда, раз-два в год. Чаще позволить себе не могу — это почти в пятистах километрах от Москвы, на денек-другой не выскочишь, и поэтому приходится копить отгулы.
Деду Василию — 75 лет, но дай бог, чтобы я сам был таким хотя бы в шестьдесят! Невысокого роста, тело мускулистое, поджарое, ничего лишнего.
— А ну, посмотри, — говорит он, хвастаясь твердыми бицепсами. — А все работа и работа, с раннего утра. То огород и скотина, то сенокос, приходится сходить куда и к пациенту.
Я пробую руки Василия, и мне по-хорошему завидно. До пенсии дед работал фельдшером, изъездил и исходил немало, видел, практика его богатейшая. Это был фельдшер именно в том понимании, которое воспринято мной из художественной литературы о прошлых временах, когда «медицинский работник» был единственным на большую округу человеком, способным оказать врачебную помошь, в любую погоду ехать туда, где он нужен. В распоряжении Василия был мерин Буян, старый, но такой же крепкий, как и хозяин. Последний раз я видел Буяна в очень преклонном возрасте, ему было уже лет 25. Никогда не забуду, как мы с другом Евгением взяли этого коня «в аренду» на несколько дней, пообещав Василию кормить Буяна и вообще беречь, и отправились в поход к какому-то, по рассказам прямо сказочному, лесному красивому и глубокому озеру. На его берегу, почти что в таежной глухомани, расположилась тихая деревня Красная Москва, в которой, как говорили, «всегда держат двери открытыми, и не нужно любого замка». В те времена дорог к ней, можно сказать, никаких не было, единственный проезд был под силу лишь трактору, так как в нескольких местах ухабистая лесная колея проходит по болотистым местам. Так уж если сядешь, то надолго. Так что приезжих — никого.
А на озеро мы двинули, прельщенные рассказами о его рыбных богатствах. Говорят, что лет двадцать тому назад туда каким-то образом забрела кочующая рыболовецкая артель и с одного замета взяла уйму рыбы, вывезти же ее не смогла, свалила в сарай, где она и протухла. Какая же это была рыба! Жители Красной Москвы утверждают, что там были лещи до восьми килограммов и окуни до четырех. А существует ли рыболов, который, получив такие сведения, отказался бы попытать счастья? Мы твердо верили, что так оно и было в действительности. Поэтому-то нам й понадобился Буян, на спину которого мы взвалили две резиновые лодки, рюкзаки, провизию, Нужно было лесом пройти километров двенадцать. На узкой тропе Буян все время сталкивал меня в сторону, в болотистую грязь, и вскоре до пояса я был весь измазанный и мокрый. Но в целом добрались благополучно и провели в глухом лесу у озера два дня и две ночи. Ночи я отмечаю потому, что оба мы подолгу бодрствовали, подбрасывая дрова в костер — Буян вел себя неспокойно, все время храпел на темный лес, откуда иногда смутно слышалось какое-то шевеление. По рассказам деревенских, мы знали, что здесь бродят медведи — места непуганые, кругом кусты малины. Днем мы видели изрядно вытоптанное поле с овсом, до которого медведи большие любители. Что касается рыбы, то спиннингом и кружками наловили окуней, но не таких крупных, за которыми ехали. Так, граммов пятьсот-семьсот. Но вера, что в этом озере водятся крупные лещи и окуни, у нас осталась, и как-нибудь мы их поймаем.
Вернулись к деду Василию, в целости и сохранности сдали ему коня. Однако перейдем от воспоминаний к действительности. Дни мои на озере незаметно протекали. Нет, пожалуй, нельзя сказать, что незаметно. Что-то все-таки заметил я. Поначалу не понял, а потом стало ясно: заметил я, что чего-то на озере не хватает. Чего? Раков! Исчезли раки, которых в предыдущий мой приезд было множество. Как они надоедали! С крючков срезали червей, на кружках уродовали плотву, через ячейки садка, где я держал живцов, клешнями добирались до рыбешек, откусывали им головы или отщипывали часть брюха. Раньше я смело выбрасывал в воду головы и внутренности потрошеной рыбы, зная, что к утру все будет съедено. И вот сейчас тихо, никто меня не беспокоит, не шевелит поплавок живцовой удочки, а остатки рыбы, брошенные в воду, остались на месте. Когда я понял, что не хватает раков, то минут десять бродил у прибрежных камней, всматривался в заросли травы, но обнаружил всего несколько недомерков.
— Василий, где раки?
— Раки?.. А почти все передохли, по всему дну валялись вверх брюхом, — сердито ответил он. — Как-то здесь день за днем летали вертолеты, лес опыляли, чтобы повывести лиственный подлесок. Ну подлесок-то , повывели — деревья стали при легком ударе рассыпаться. Но при этом поисчезали, а может, и погибли белки, зайцы, птиц поубавилось. Через два-три дня погибли мои пчелы. А после дождей сточные воды попали в озеро и стали гибнуть раки, рыба. Потом распылять порошок запретили, говорят, посчитали это дело даже преступным, да только какая от этого теперь польза природе, которую загубили?.. Хорошо еще, что здесь нет никаких предприятий, одни леспромхозы, а то бы нашим озерам давно несдобровать. Ну а раки, слава богу, все же не все погибли, и со временем, я думаю, повырастают…
…Вторые сутки идет дождь, правда, уж не такой, как вчера, вокруг пасмурно и скучно. Под шорох дождя я отоспался и, так сказать, ликвидировал постоянные недосыпы, компенсировал ранние, до зари, подъемы. Дома могу спать изрядно, а здесь — нет, иначе многого не увидишь и не прочувствуешь. Да и сплю в палатке плохо, будоражат самые безобидные звуки — ветерок, скрип дерева, крик птицы, всплеск рыбы и т. д. Отчего это, может, что-то от первобытного человека, которого настораживало буквально все? Сейчас, поглядывая из палатки, решил использовать погоду и свое благодушное настроение и взяться за дело, описать житье отпускника — любителя природы и рыбалки на берегу симпатичного озера, которое всегда светлым пятном прочно хранится в памяти во время раздражительных городских будней.
Откидываю пошире полог палатки, устраиваюсь поудобней и кладу перед собой тетрадь. Не выйду, пока не начну, а с чего начать? За проемом палатки — серые тона пасмурного дня, темное тучами небо, темная вода, мокрые, притихшие деревья, кустарники с попрятавшимися под листьями насекомыми. Ничего живого не видно, только ласточки проносятся на расстоянии вытянутой руки. А вчера я оказался прямо-таки в центре мощной грозы, вселенского грохота. Длиннющие молнии полосовали небо прямо надо мной, яркие вспышки освещали все вокруг. Вы никогда не оказывались в самом-самом центре бушующей грозы, посередь оглушительных раскатов грома, рождающихся как будто рядом, или даже под тем местом, на котором стоишь? Это длится недолго, всего несколько минут, пока заряды не истратят свою силу. Но за этот короткий отрезок времени тобой успевает овладеть чувство восторга, и страха, и…полной беспомощности, когда кажется, что с живым существом можно сделать все, что угодно — растоптать, стереть, как песчинку, с лица земли, бесследно растворить.
Писал я не очень долго, да и написал-то всего ничего. И под предлогом, что наступают сумерки, решил отложить до другого раза. Поздно вечером при свете карманного фонарика поймал-таки ежа, который каждую ночь рядом под кустом рылся в мусоре и гремел пустыми консервными банками, мешая спать, а на этот раз забрался в оставленную под столом кастрюлю с вермишелью. Еж оказался толстым, весил чуть ли не килограмм. Очистил я его от налипших на иголки вермишелин, положил свернувшегося на колени и подождал, пока он успокоится и покажет свое смешное рыльце. Прежде чем отпустить, объяснил ему, что забираться в чужие кастрюли и шуметь ночью, нехорошо. Но на следующую ночь еж снова гремел пустыми консервными банками.
Прошло еще несколько дней, во время которых я со спиннингом и кружками не спеша объехал все озеро, заглянул во все заливы, высаживался на острова, где находил нетронутые кустарники малины. Здесь во влажной почве удавалось собрать десяток грибов. В заливах на спиннинг попадались щуки и окуни, на кружки, подальше от берега, — судаки.
И вот приехал мой старый друг Евгений со своим сыном-подростком Федором. Друга я ждал с нетерпением, не один отпуск провели мы с ним в палатке у воды.
— Как живешь, как рыба, грибы, малина? — первым делом спросил Женя.
Я рассказал о том, как провожу время, доложил, что рыба клюет не так уж, грибов почти нет — жара, а вот малины много, и если он приехал объедаться ею, то — пожалуйста. В последующие дни Женя усердно «давил» плотву и густер-ку, полностью обеспечивая меня живцами для кружков. Федор брал в руки удочку редко, зато вдоволь купался, загорал, ходил за ягодами, грибами, чем разнообразил наш стол.
Скоро на озере наступил период, всегда для меня загадочный, период, длящийся три-четыре недели, во время которого хищник практически прекращал питаться. Ежегодно числа с двадцатого июля наступало что-то непонятное — перевертки с каждым днем становились все реже и реже, и через пять-шесть дней кружки уже часами неподвижно стояли на месте или безрезультатно проходили над самыми, казалось бы, уловистыми местами — над каменными грядами, вдоль ям, у всевозможных отмелей и выступов. Лишь изредка кружок лениво переворачивался, и, подъехав, я обнаруживал слегка помятого живца, живого и подвижного. Пытаясь соблазнить судака, на крючки я сажал мелких плотвичек, даже мальков, но все было напрасно. Сгораемый любопытством, а может, по инерции, я еще день-два предпринимал безуспешные попытки, гоняя кружки и утром, и днем, и вечером. Однако поклевок не было. Хищник как будто вымер.
И вот в один из таких «глухих» дней принимаем решение совершить мини-путешествие, выйти из нашего озера и пройти по системе озер в какое-нибудь дальнее. Хотелось проверить, неужели и там бесклевье. Утром погрузились в большую лодку, взятую у одного из местных жителей, сложили туда все, что может понадобиться, и отчалили. Решили за два-три дня посмотреть новые места, побывать там, где, как нам сказали, мало кто бывает. Поехали и не пожалели. Прошли несколько километров «своего» озера, короткую перемычку, названную Крестом, за ней — второе озеро, третье.
Вокруг стояла прямо-таки первозданная тишина, сделавшая и нас молчаливыми. Мы гребли и внимательно смотрели на берега, заросшие ольхой и березой. Сосен почти не было. Проплыли мимо брошенного хутора, обветшалые и полуразвалившиеся постройки которого производили тягостное впечатление, сделали короткую остановку на каком-то острове и ко второй половине дня оказались там, куда стремились. По рассказам, на небольшом по размерам озере, в которое мы приплыли, водились судаки, щуки, окуни и лещи.
Озеро с двумя небольшими островками существует как бы отдельно от других, со всей системой озер его связывает длинная и очень узкая, в несколько метров, протока. Видимо, когда-то это был ручей. Мне думалось, что микроклимат здесь должен как-то отличаться от тех мест, откуда мы приплыли. Однако двое полных суток показали, что бес-клевье было повсеместным. Мы поймали лишь двух, правда, килограммов по пять, щук, и то ночью донкой. Одну — в первую ночь, вторую — на следующую. На кружки много было переверток мелкого окуня, но все пустые. На спиннинг — ни одного удара, хотя я поменял множество блесен, бросал и у берега, и у травянистых островков, и на глубине.
Снова погрузились в лодку и тем же путем вернулись на «свое» озеро, но о поездке не жалели. Что — рыба?! Главное — мы в отпуске!
